Венеция, 10 ноября 2021 – Глубокая связь, которая объединяет Венецию и Восток, может быть выражена во встрече различных цивилизаций, народов, культур и идентичностей, в которых город-лагуна, история которого насчитывает 1600 лет, существует в этой связи. Встреча, которая привела к интенсивному культурному обмену в различных областях, включая музыку, которая вдохновила весь европейский континент из восточных регионов на путь взаимного обогащения между этими двумя мирами, в котором Венеция выступила в качестве моста и посредника. И сегодня город все еще может свидетельствовать об этой роли: дворцы, церкви, улицы и поля демонстрируют сосуществование, которое имело место здесь между двумя цивилизациями, способными дать жизнь многим культурным особенностям, в данном случае также музыкальным. А в Венеции, в церкви Сан-Джорджо-дельи-Скьявони, картина Витторе Карпаччо «il Battesimo dei Selenit», которая до сих пор остается одним из немногих свидетельств западной иконографии, рассказывает нам об отношении Запада к восточной музыке.
«Во первых, между XVI и XVII веками, отношения между этими двумя мирами характеризовались сильным непониманием, левантийская и восточная музыка и звуки часто считались какофоничными, неинтересными и шумными, - рассказывает Джованни де Зорци, профессор этно-музыковедения в университете Ка’Фоскари в Венеции, который в интервью, ставшем результатом его многочисленных публикаций на эту тему, попытался углубить музыкальный контакт между этими двумя культурами – Неудивительно, что впервые Запад и Венеция получили возможность услышать восточную музыку во время столкновений и сражений, особенно между городом на лагуне и Османской империей».
Фактически, в рядах врага существовал музыкальный ансамбль, который определяется персидским термином «мехтар» (مهتر), по-турецки «мехтер», которойсостоял из ансамбля ударных и духовых инструментов, включая гобои и трубы. Поэтому звуковые инструменты, которые можно услышать на больших открытых пространствах, чтобы, таким образом, иметь возможность регулировать движение войск, поскольку часто голоса командира было недостаточно, но они также были направлены на то, чтобы запугать врага, со звуком, который мог быть услышанным на расстоянии до километров, и укрепить дух солдат, придав армии мужество и дух единства.
Именно так Запад воспринимал музыку «других» до того, как дипломаты стали приниматься в уютной атмосфере восточных дворов и иметь возможность слушать художественную музыку мусульманских народов, которая, несомненно, была другой разновидностью музыки, чем та, что играла в бою.
Но даже в этом контексте эта боевая музыка оказала большое влияние на европейцев, которые смотрели на вражескую армию с ужасом и в то же время с изумлением, поскольку это были инструменты, которые они никогда раньше не видели и не слышали. Они были очарованы невероятным сценическим эффектом этих инструментов, на которых играли верхом на слонах и верблюдах, экзотических животных, которых не было на европейском континенте. Среди этих инструментов были kös (большой барабан), davul (цилиндрический барабан), zurna (гобой с двойным стержнем), nafir (прямая труба) и многие другие.
Этот мехтар также был символом статуса султана и очень часто встречал европейских послов, особенно венецианцев, которые приезжали ко дворам Османской империи, как изображение самого султана. Именно таким образом эти инструменты, которыми так восхищались при дворах султана, начали копироваться на Западе: сегодня их все еще можно найти в Симфоническом оркестре как «Турецкий оркестр», состоящий из басового барабана, тарелок, маленьких литавр, бубенцов и хай-хэт (парные тарелки).
«Желание воспроизвести эти звуки и эти инструменты в Европе, - комментирует Де Зорци, - проистекает именно из чувства притяжения и очарования такого звенящего звука, элемента, который затем стал, что ознаменовало весь «stagione delle turcherie», тот музыкальный период, когда Вольфганг Амадей Моцарт был известным и блестящим представителем продолжая до XIX века. Turcherie был одним из первых великих музыкальных сезонов, в котором музыку «других» стали слушать с большим вниманием и интересом, что привело европейский мир к встрече с боевой музыкой, которую мы можем определить как одну из первых великих встреч Востока и Запада на музыкальном поприще».
В этих отношениях открытий и музыкального вдохновения между Западом и Востоком Венеция, безусловно, играла центральную роль в качестве моста между этими двумя цивилизациями. В 1688 году венецианский судебный исполнитель в Константинополе Джованбаттиста Дона, вернувшись оттуда, написал произведение, которое он назвал Della Letteratura dei Turchi, книгу, которая отметила очень важный момент в истории взаимоотношений между Западом и Востоком в области музыки, окончательное изменение отношения европейцев, которые больше не ужасались звуками другой музыки, а начинали понимать ее и переписывать тексты.
Спустя столетие другой судебный исполнитель, Агостино Гарцони, отправился в Константинополь, взяв с собой очень любопытного иезуита Джанбаттиста Тодерини. Тот изучал персидскую и османскую литературу и поэзию и вернулся в Венеции в 1788 году, где продолжил проживать в иезуитском приходе, после издав книгу под названием «Турецкая литература».
«Эта работа свидетельствует о специфической характеристике арабо-персидской, османской, индийской и центральноазиатской музыки, - объясняет Джованни Де Зорци, - которая принимает тип разделения музыкальной октавы в микротоны, что может быть воспроизведено только определенными инструментами, такие как tanbûr, лютня с длинной ручкой из османского мира, которую Тодерини изобразил в таблице в книге, демонстрируя ее микротональные интервалы. Разделение октавы на микротоны – это особенность, которая отличает восточную музыку от западной музыки, которая с 1722 года и далее делит октаву на двенадцать умеренных полутонов, равных друг другу, таким образом применяя почти неестественную музыкальную арифметику».
Разбивка, которая очерчивает типично западное выражение, которое, параллельно с великими научными и технологическими открытиями, постоянно ищет модели, порядок и рациональность, в отличие от Востока, который не ставит себе пространственных или временных ограничений, даже в музыке.